Весной 2017 года на урнах в центре Казани стали появляться рисунки и орнаменты непонятного происхождения. Осенью в интернет выложили ролик, в котором уличный художник в уродливой резиновой маске, называющий себя AleshaArt, показал, как он трансформировал мусорные контейнеры. 16 декабря загадочный «Алеша» откроет свою мастерскую для посещений на пять часов — по его словам, это первое за последние два года казанское событие в сфере уличного искусства, заслуживающее внимания. «Инде» поговорил с художником о его творческом пути, о том, как раскрашенные урны могут изменить город, и о том, что «Алеша» думает о Дамире Бозике, Валерии Цинк, Гере Титове и других коллегах.
Начало пути: Англия и Америка
Когда мне было 16 лет, родители отправили меня учиться в Англию. Там я поступил в университет на режиссера-оператора, поэтому много общался с творческими людьми — художниками, музыкантами, писателями и поэтами, режиссерами и дизайнерами. Но больше всего меня заинтересовал один из художников — я проводил с ним много времени и подсматривал, как он работает. Он использовал нестандартную технику: рисовал на холсте не маслом или акрилом, а баллончиком с краской. Глядя на него, я понял, что необязательно рисовать цветы, натуру, стандартные композиции — у него, например, из геометрических фигур получались люди. Он дал мне несколько советов, и я начал рисовать.
Я никогда не хотел заниматься граффити — считаю себя скорее уличным художником. Сначала рисовал какие-то кляксы, выдуманных героев на чем попало. Выглядело неряшливо, визуально отвратительно, но мне нравилось ощущение, что создаешь новое. Три года назад в Британии все рисовали какие-то тупые шрифты и бессмысленные теги, которые понимали только сами граффитисты. Но, я считаю, тегами занимаются только крайне скучные люди, которые кроме пяти букв ничего не могут придумать. Зачем это нужно? Чтобы все знали, как тебя зовут? Никакой идеи, кроме «вот, смотрите, какой я крутой», в этом не вижу. Вообще граффитисты уже не те. Вот в 1990-х, когда рисовали на поездах, было круто.
Из Британии я переехал в Америку. Там я все свободное время набирался опыта — сидел дома и просто рисовал. Я не проявлял себя на улице — недолго делал трафареты и плакаты, но потом понял, что это полная ерунда. Через какое-то время я решил, что наконец дорос до уровня, когда можно показать свои работы публично. Первое, что я повесил на фасад дома в Нью-Йорке, — это плакат с зайцем (жители Казани могли видеть наклейки с репродукцией работы в общественном транспорте и на стенах; также стикеры раздавали в кофейне «Нефть». — Прим. «Инде»). Плакат получил хороший отклик от друзей-художников, с которыми я тусил в Америке. Но я понимал, что подобные плакаты рисую не я один, и мне не нравилось делать что-то неуникальное. Поэтому я продолжил думать, как могу подняться на ступень выше.
Однажды я нашел на улице пару фанер, разрисовал их и прибил к фасаду одного из домов — получился музей под открытым небом. Потом люди вдруг начали забирать картины себе — мне это польстило. Думаю, тогда я начал ощущать себя уличным художником.
Постепенно я понял, что фанеры — это стикер-арт, который со временем перестают замечать, и начал искать другие формы. Мне на глаза попались уличные стенды с бесплатной газетой, которые я мог без проблем унести и трансформировать на свой лад. Так я и поступил. Конечно, я понимал, что это кража, но желание внутреннего художника взяло верх. Я разрисовал стендов пять, людям понравилось. Меня позвали на большую выставку, где были пара известных художников — они сказали, что до меня так никто не делал. Газета The Village Voice, которой принадлежал один из стендов, кстати, тоже оценила работы — у меня даже взяли интервью.
Возвращение в Казань и поиск новых форм
Два года назад я вернулся в Казань — к родителям — и стал думать, что бы здесь разрисовать. Фанеры надоели — их крадут, толку от них мало, а времени трачу много. Понятно, что это уличное искусство и никто не обещает, что оно будет храниться вечно, но моя изначальная задача — сделать музей под открытым небом, потому хотелось, чтобы работы висели немного дольше. У меня появилась идея: классно было бы использовать урны как холст, пока другие просто выбрасывают туда мусор. К тому же снять их для разрисовки, а потом поставить на место — дело десяти минут.
Каждая новая урна получалась лучше предыдущей. Это был вызов: «А смогу ли я сделать это? А вот так?». Но в городе всем было наплевать: мои работы закрашивали, сами урны снимали. Однажды я потратил на работу около 20 часов, прорисовал каждую деталь очень тонкой ручкой, и в итоге даже сфоткать не успел — через сутки урну убрали.
Некоторые не видят того, что происходит вокруг них, — перед глазами только телефон. Поэтому мы с друзьями решили снять ролик, в котором я рассказал, чем и почему занимаюсь. Он англоязычный, потому что мой «инстаграм» и вся медийная активность нацелены скорее на зарубежную аудиторию. Русский, который заинтересуется моими работами, все и так поймет, а вот международную аудиторию я могу потерять, если буду говорить только на русском.
Я хотел разрисовать урны на Баумана, но они там все из бетона — любые попытки утащить их домой на телеге проваливались. Была мысль раскрасить трансформаторные электробудки, но на них уходит много времени — меня легко могут поймать за работой. Иногда я снимаю плакаты того же «Макдоналдса» с рекламных стендов на остановках, разрисовываю с обратной стороны своими абстракциями или шутливыми надписями и вешаю обратно на рекламный щит. Эти работы долго не живут — рекламные компании быстро их замечают и снимают.
Никнейм AleshaArt возник спонтанно. Когда я возвращался в Россию, мне нужен был нормальный ник. Я попросил брата придумать, постоянно его доставал расспросами, и в итоге так достал, что он просто сказал: «Алеша». Мне понравилось, потому что в этом имени сошлось все, что я искал. К тому же моего папу зовут Алексей, а он всегда хотел рисовать, но не мог — из-за занятости. Теперь я несу его имя в своем творчестве.
Я скрываю лицо, потому что оно не заслуживает отдельного внимания. Смотрите на мои работы, если хотите узнать меня. Но сохранять анонимность в Казани сложно — в узких кругах тебя все равно все знают.
Уличное искусство в Казани
К сожалению, все, кто в Казани пытается заниматься уличным искусством, делают это скучно и однообразно. Помимо меня в городе работает Валерия Цинк (графический дизайнер из Набережных Челнов; расклеивает стикеры с татарскими мотивами. — Прим. «Инде»), которая создает татарские наклейки, — свое отношение к стикер-арту я уже высказал. Есть парень, который клеит на стены рисунки собак, созданные на любительском уровне. Есть Дамир Бозик (казанский райтер, работы которого появляются на фасадах в разных городах мира. — Прим. «Инде»), но это не уличный художник — он просто расписывает стены. Гамма (Максим Покрасов, основатель школы граффити PSHIK. — Прим. «Инде») — тот же Бозик. Гера Титов (набережночелнинский райтер, живущий в Казани; занимается афишами, оформлением интерьера. — Прим. «Инде») тоже просто реалист и граффитист. Казанские граффитисты обычно работают на заказ и ограничиваются фасадами и стандартными баллонами с краской.
У нас никто не делает концептуальных инсталляций. Один раз я выставил у ТЦ «Свита-холл» разбитый унитаз и написал на нем: «ваши мечты». Он простоял где-то три дня. Больше на моей памяти в городском уличном искусстве ярких моментов не было: местный стрит-арт настолько бедный, что я чувствую себя богатым. И, главное, никто даже не пытается со мной посоревноваться: в Казани все равнодушны к происходящему вокруг них.
Горожанам на уличное искусство тоже плевать. У нас же все здания серые, мы любим этот цвет, давайте все перекрасим в серый! Раскрасил фасад дома в яркие цвета? Вернуть серый! Урна стала цветной? Вернуть все как было! Городская администрация убирает с улиц все несанкционированное, потому что хочет сделать город чище. С одной стороны, это неплохо — например, когда закрашивают теги с некрасивыми шрифтами. Но убирают все подряд — к примеру, мои урны перед Кубком конфедераций. Стало ли лучше с новыми, серыми? Не думаю.
Я два года ходил в «Штаб» и в «Смену», спрашивал заинтересованных людей, можем ли мы совместно придумать какое-то событие. Предлагал привезти знакомых художников из-за границы. Предлагал сделать татуировки свиньям, а потом пустить их в загон в каком-нибудь культурном пространстве — получилась бы настоящая живая инсталляция. Но все мои инициативы сводились на нет.
Один раз в «Смену» приезжал американский художник и иллюстратор Гэри Бэйсмен, который рисует непривлекательных героев. Было нормально, даже интересно. А два года назад «Смена» привозила уличных художников, среди которых был Оззик, — это тоже было интересно. Но этого мало. Впрочем, трудно что-то говорить о Казани, если даже в Москве с уличным искусством туго.
Я не понимаю художников, которые сотрудничают с городскими властями. Это же просто заказ, в котором ты должен согласовать эскиз и что-то оформить, — к искусству это не имеет отношения. Да, власти могут попросить стрит-артистов сделать какой-то проект, но тогда никаких согласований быть не должно. Звучит, конечно, совсем нереально для нашей действительности.
Источники вдохновения и планы
Раньше я рисовал, чтобы просто набить руку, а теперь понимаю, что начинаю воплощать свои переживания. Например, я нарисовал на своем скейте человека, которому больно, и написал: «Один не значит одинок». Изначально это был просто рисунок из головы, но, посмотрев на работу через месяц, я понял, что показал, что испытывал в тот момент.
Иногда я изображаю эпизоды из жизни. У меня есть работа, где человек сам себя обнимает и написано: «Мне 23 ноября вырезали в горле рак. У меня все вырезали, третья группа, тут не ходи, тут очень много воров». Этого человека я встретил, когда гулял около вокзала. Он не мог говорить и написал на листочке: «Мне 23 ноября в горле все вырезали, у меня рак третьей группы, я хочу работать. Я татарин, здесь не ходи, тут очень много воров». Этот мужчина пытался предупредить меня, ему не хватало общения, — это я и пытался изобразить.
Однажды я нарисовал цветы и ничего другого под ними не подразумевал, а знакомый сказал, что они похожи на человеческие органы. Вот почему я люблю выставляться — люди говорят про работы такие вещи, о которых я в жизни бы не подумал. Месяц назад съехал мой сосед по студии, поэтому все пространство теперь мое. Я решил, что могу осуществить давнюю задумку — выставку, на которой можно будет познакомиться с моими работами последних двух лет.
Я люблю трехсотграммовую акварельную бумагу — из-за текстурности и мягкости. Но вообще рисую везде где захочется. Например, однажды нашел карту Татарстана и разрисовал ее, а до этого то же самое делал с картой Лондонского метро. Разница ощутима: все мои работы, связанные с жизнью за границей, выполнены в разных настроениях, а работы казанского периода всегда мрачные.
Разумеется, в начале пути на меня повлиял Бэнкси — просто потому что это самое громкое и известное имя. Потом я изучал творчество Шепарда Перри, еще мне очень нравятся Майкл Ридер и Энтони Листер, но это все заграничные авторы. Из российских я учусь у Покраса Лампаса. Его картины легко копировать, масштабировать и наносить на какие угодно предметы, но он не художник, хоть и заявляет обратное, — мне кажется, он скорее маркетолог и дизайнер. Впрочем, этих навыков многим не хватает. У меня, например, тоже есть цель стать коммерчески успешным. Я даже составил план ее достижения — интервью «Инде» тоже в него входит.
Фото: из личного архива AleshaArt, thealeshaart.com
