По образованию я педагог, всю жизнь работала с детьми. Даже не помню, как захотела заниматься больничной клоунадой. Возможно, посмотрела фильм «Целитель Адамс». В 2004 году я была очень наполнена, счастлива и хотела делиться этим теплом. Тогда больничной клоунады в России как явления не было: отсутствовали организации и волонтеры, а учреждения ничего об этом не знали.
Я поделилась мыслью [начать работать больничной клоунессой] с подругой из шоу-бизнеса. Она предложила сшить костюм и составить программу с песнями, танцами, играми. То, что я тогда делала, сейчас называют аниматорством. Так я проработала семь лет. Несмотря на хороший заработок, это занятие отнимало у меня много сил, ведь я шла не за этим — я хотела в больницу. И в тот день, когда я решила не работать аниматором, увидела объявление в соцсети, что в Казани открывается школа больничных клоунов. Естественно, я сразу же послала свои анкетные данные, и меня пригласили на собеседование.
[На первом этапе отбора] было больше 100 человек со всей Казани, в результате отсеяли половину. Три месяца на занятия приезжали [создатель и тогдашний руководитель АНО «Больничные клоуны»] Костя Седов и один из клоунов Вадим Ларченко. Сейчас директор Татьяна Гончарова, а художественный руководитель Илья Боязный. Мне было морально тяжело учиться, потому что я считала себя человеком с улицы. Среди учащихся были окончившие «кулек», психологи, а я — просто педагог и аниматор. Аниматорство потом из меня все три месяца обучения выбивали (смеется). Из тех, кто заявился на кастинг, в итоге отобрали 12 человек.
Наш первый выход был 1 апреля. Никто не знал, что мы идем в онкологию. Это было не для слабонервных. Несмотря на желание работать с больными детьми, мы их, по большому счету, никогда не видели, ничего о них не знали, кроме того, что получили на учебе. Одно дело — теория, другое — практика: когда ты видишь ребенка, лысого, в косыночке, маленького, который только-только начал ходить. И тогда нам было очень трудно из человека превратиться в клоуна — руки-ноги тряслись, все потело. Когда мы вернулись в гримерку, поролоновый клоунский нос можно было выжимать. Первые три месяца я, приходя из больницы, плакала — переваривала все, что видела. Я не столько работала с психологами — нам до сих пор открыты двери всех психологов ДРКБ, — сколько, как человек верующий, ходила исповедоваться к батюшке: он многое объяснял, и мне становилось легче.
Стрессоустойчивость — первое, что должно быть в основе работы больничным клоуном. Конечно, в начале работы иногда выпадаешь из образа, когда впервые приходишь в нейрохирургию и видишь маленьких пациентов с последствиями операций или травмами. Когда меня выбрали, я удивилась, потому что до последнего боялась, что меня отсеют. И умудрилась проработать 14 лет. Наверное, Костя заметил, что я именно стрессоустойчивая. Для нас нос — как защитный костюм, противогаз. Ты надел его, и все — уже не человек. Ты видишь не болезнь, а ребенка, который хочет играть, радоваться и жить, который не задумывается о том, насколько серьезно он болеет.
