Формировать пантеон «базовых» героев — модернистская традиция. В этом смысле советская власть позаимствовала традиции XIX века, уже отработанные механизмы годовщин, юбилейных мероприятий, памятников, чтобы вывести «нужных» людей на первый план и сделать их «скрепами», выстроив вокруг определенной фигуры идентичность целой нации. В этом смысле Каюм Насыри — идеальная «скрепа» для татарского народа, потому что он продвигал знание русского языка, светскость, науки, но существование конкорданса (алфавитный указатель слов, встречающихся в какой либо книге, с приведением цитат, в которых эти слова встречаются. — Прим. «Инде») к Корану, составленному Насыри, не упоминалось. В 2016 году его обнаружили заведующая музеем [просветителя] Рушания Шафигуллина и сотрудники отдела рукописей и редких книг библиотеки имени Лобачевского.
В досоветское время всегда отмечался день смерти [из-за религиозных причин]. Почему мы не знаем точную дату рождения Каюма Насыри? Для мусульманина неважно, когда ты родился, важно, когда ты умер. В первые десятилетия советской власти тоже сначала отмечались круглые даты со дня смерти, потом присоединились и рождения, а после войны — только юбилейные даты со дня рождения. Выработалась практика коммеморации, подразумевающая в юбилей праздник, концерт, научную конференцию. Представляете, даже постамент, на котором стоит памятник Габдулле Тукаю в сквере его имени, устроен таким образом, чтобы два человека могли поднести венок. Памятники с огромным пьедесталом — тоже модернистская традиция XIX века, когда он символически отделяется от тебя в пространстве, чтобы ты чувствовал себя маленькой сошкой. Тогда как памятники Пушкину и Тукаю возле театра оперы и балета не «запрограммированы» под венки, поэтому там подобных мероприятий и не бывает.
Я считаю, что памятники в том виде, в котором они существовали, уже не работают. Улица и музей — еще один вариант работы с коммеморацией, но было показательно, что практически все, кто пришел, не знали о существовании музея Каюма Насыри. А если и знали, то ни разу там не были и не представляли, в каком он чудовищном состоянии. Я бы сказала, что это не живая память, а кладбище. На мой взгляд, сейчас музеи существуют как могильные плиты, как что-то неживое. И, несмотря на свой скепсис, я все-таки попыталась работать с музеем, потому что [подобные форматы, такие как спектакль-променад] могут оживить эти учреждения
